И пели ей райские птицы. - Ника Январёва

Фёдорыч одобрительно смотрел, как Павел выгружает из своего баула кой-какие съестные припасы: макароны, колбасу, консервы, чай…

– Ну, а насчёт «с прибытием» как же? – подмигнув, искоса глянул хозяин. Павел развёл руками: в песковском проднаборе такого наименования не значилось.

– Не употребляешь, значит? – подытожил проницательный Фёдорыч. Павел выжал смущённую улыбку.

Михаила Фёдоровича Павел знал мало: отец свои взросло-рабочие и личные дела решал без сыновнего присутствия. А летом, почти уже два года назад, когда Павел подрабатывал у отца на заводе, Фёдорыч отдыхал по путёвке на турбазе. После микроинфаркта.

На другой день Павла оформили на полставки токарем – бумажка из УПК лишней не оказалась – и выдали ордер на общежитие.

Подрезая на станке детали, Павел ловил на себе взгляды рабочих. Из-за шума было не разобрать, о чём они переговаривались между собой, о чём расспрашивали Фёдорыча, который был мастером цеха.

В перерыв новоявленный токарь был представлен коллегам. Прямой взгляд, крепкое рукопожатие вызывали одобрительный гул. Рабочие поочередно называли себя.

– Олег, – последним представился широкоплечий здоровяк; он чуть прихрамывал при ходьбе. Стальной взгляд выражал хмурую настороженность, и вчерашний школяр почти не удивился, когда Олег задержал его руку и кивнул, отзывая в сторону.

– Пашка, айда в столовку, – панибратски кликнул рыжеволосый веснушчатый парень, с которым Павлу предстояло делить общежитскую комнатёнку.

– Иди, Гошик, мы скоро! – издали отозвался Олег.

Они присели на ящики, дожидаясь, когда опустеет цех. «Олег, Олег», – мучительно вертелось в голове у Павла. С кем связано это имя? Стало жарко, когда прозвучала и фамилия. Ну конечно. Муж Светланы и брат Лили. Уф!

Как ни владел собою Павел, а выражения тревоги и досады, мельком появившиеся на его лице, Олег уловил вполне. И не спешил с вопросами, понимая ошеломление новичка и ожидая, пока соберётся с мыслями. Что Павел мог рассказать этому незнакомому, недоверчиво смотрящему на него человеку?

– Мне надо подумать, – прервавшимся голосом произнёс Павел и встал, машинально ударяя ладонью штаны мешковатой спецовки. Как бы поправляя стрелочки на отглаженных клёшах.

– До конца смены, – бросил ему вслед Олег и задумчиво засвистел какую-то незамысловатую мелодию.

Весь остаток дня Павел был сосредоточен. Пенять на судьбу, что столкнула с Гладковым в первый же день, смысла не имело. Как ни отгонял эти мысли, а думалось: однажды они случайно столкнутся. С сестрой или с Лилей. И, может, получился не худший вариант.

Врать не хотелось. Говорить правду – обречь себя на бесславное будущее. Без Лили… Оставалась полуправда. Хотя проницательный Олег вряд ли будет удовлетворён. Надо очень постараться заслужить его доверие, иначе путь в дом Гладковых окажется закрыт.

В забегаловке недалеко от завода Олег и Павел забились в дальний уголок. Места были только стоячие, у высоких квадратных столиков на четыре персоны. В очереди Гладков подтолкнул парня вперёд себя, одобрительно крякнул, когда тот попросил к бутерброду минералку. Сам взял то же. Пить пришлось прямо из горла, чем явно недовольны были оба.

– Ну, поведай мне теперь, Павел Зорин, каким-таким образом оказался ты в марте месяце за тыщу вёрст от семьи, от школы и, так сказать, вне зоны действия контролирующих органов? И что-то мне подсказывает, что не случайно ты обозначился именно в нашем городе.

Едко ироничные слова Олега были неприятны. Но как бы сам Павел отнёсся к такому, с позволения сказать, родственнику, что свалился как снег на голову?

– Я оказался замешан в одну нелицеприятную историю с политической подоплёкой, грозящую скандальным резонансом в масштабах области, – без запинки оттарабанил Павел затверженную наизусть фразу.

Олег впечатлённо присвистнул.

– Лихо! А если поподробнее?

– Секретарь райкома партии велел мне под страхом «найду и уничтожу» забыть все подробности, – уверенно отпарировал Павел.

– Как жить-то будешь, недоучка? С волчьим билетом?

– Нет, тут у меня полный порядок. Только до лета продержаться тихо, а там…

– Что, досрочно отстрелялся?

Недоверчивость Олега пришлось добивать в общежитии, всеми имеющимися документами: аттестатом, паспортом с выпиской из «родного дома», удостоверением токаря низшего разряда. И значок ГТО, и грамоты с соревнований по фехтованию придирчиво рассмотрел Олег.

– К нам когда думаешь заявиться?

Павел вздохнул. Думал: пусть сначала всё утрясётся. А тут вдруг – всё кувырком.

– А ты как посоветуешь? – спросил подкупающе доброжелательно.

– Послушай, мальчик. Ни в жизнь не стал бы ни с кем так цацкаться, если б не Лилька, – жестковатое лицо мужчины неожиданно смягчилось, лишь только заговорил о сестре. – Даже из-за Светланы не стал бы. А эта дурочка так настрадалась по твоей милости. Башку бы оторвал мерзавцу! – замахнулся со зверским выражением, но не всерьёз.

Павел прикусил губы и болезненно сморщился. «За дело было бы оторвать мне башку, ох и за дело!»

– Да, а что ты собираешься сказать ей о своём внезапном появлении? Думаю, про политическую подоплёку – как-то чересчур…

Непонятно было, поверил ли сам Олег до конца в представленную версию, но что для его сестры это не подойдёт, было очевидно.

– Просто соскучился и сдал экстерном экзамены, чтобы поскорей её увидеть, – осенило Павла.

– О, вот это для её романтической натуры то, что надо.

Олег прошествовал, наконец, на выход; у дверей обернулся:

– Значит, пара дней, чтобы прийти в себя. А потом – куда ж от тебя деться, прошу.

«Так хоть всё под контролем будет», – буркнул под нос.

Маячивший в коридоре Гошка смог, наконец, вернуться в свою каморку, откуда был бесцеремонно выдворен нежданным набегом Олега Гладкова, мужика прямого и малость грубоватого.

Глава 5. От лета до лета

И была сумасшедшая встреча. И были Лилькины сияющие восторгом глаза и пунцовые щёки. И были Светланины искренние объятья и румяный домашний пирог. И была крошечная племяшка Оленька в розовом одеяльце с бантиком. На сдержанного в эмоциях Олега Павел старался не смотреть.

Непривычная, по-домашнему радушная обстановка растрогала Павла необычайно. Ему было так тепло, так уютно в этом двухкомнатном гнёздышке, как никогда раньше в доме отца. При взгляде на Лилю ёкало в груди. Хорошенькая, с прошлого лета повзрослевшая, но всё равно – девочка с косами, его в чём-то наивная подружка. Как же значительно старше её казался себе Павел, и тем трепетнее становилось в душе воспоминаниям.

Они встречались в основном по выходным. Олег сразу высказался резко против поздних шатаний по улицам: Лиле надо учить уроки, да и Павлу неплохо бы подготовиться к институту, несмотря на все пятёрки. Чувствуя себя в душе виноватым, Павел старался не конфликтовать с Олегом. Тот и так – видно невооружённым глазом – был не в восторге от вновь приобретённого родственника, так что усугублять в любом случае не следовало.

Лиля навсегда запомнила это лето – укравшее Пашкиными экзаменами и установочной сессией много светлых дней, но и подарившее такой тёплый август. И это осознавание себя «почти взрослой девушкой» – рядом с таким высоким! красивым! полностью самостоятельным! и совсем-совсем «своим»! молодым человеком! И эта волнующая зябкость от его жгучих взглядов – когда само дразнится, и безотчётное кокетство толкает делать какие-то полуприличные вещи. И вроде бы совсем случайно соскальзывает с загорелого плечика тоненькая лямочка полупрозрачной майки. И юбочка невзначай задувается ветром чуть выше, чем дозволено. Но Павел иногда смотрит так, что – душа в пятки, и отчего-то стыдно. И Лилька тогда чувствует себя заигравшимся ребёнком, переступившим границу положенного. А в другой раз она с удивлением ловит на своём друге оценивающие взгляды встречных девушек. И даже женщин. И это так неприятно, что хочется спрятать Павла от них, хочется крикнуть им в лицо: «Не смейте! Он мой!» – и отчего-то опять стыдно. И непонятно: он это видит? И как к этому относится? И радостно: он – с ней! И, должно быть, эти ей завидуют. Ещё бы, такой галантный у неё кавалер: и руку вовремя подаст, и пиджачок на плечи, если прохладно, набросит, и мороженое купит, и даже платочком пылинку со лба ей смахнёт. Вот только целоваться ей страшно. Сразу голову вперёд наклоняет, и Павел тогда касается губами её лба или волос.

О, этот пьянящий запах юного тела… прикосновение волос… и дыхание – прямо у его груди, сквозь рубашку… У него темнеет в глазах, а простодушное дитя спрашивает – издевается? Или впрямь столь невинно?

– А почему у тебя так стучит сердце?